РЕНАТ ГРИГОРЬЕВИЧ КОТОВ - Мой учитель и начальник

О НЕМ

...


О двух архетипах тоталитарного мышления


Дата публикации: 4 Июля 2002




Начну с того, что порекомендую всем хотя бы перелистать вышедшую в декабре 2001 г. книгу (которую в дальнейшем буду обозначать [ФФМУ: ОИ]): Филологический факультет Московского университета: Очерки истории/ Под общей редакцией М.Л.Ремневой. - М.: Изд-во МГУ, 2001. - 557 c.

Совершенно уверен, что тот, кто начнет ее перелистывать, найдет ряд ее страниц достаточно увлекательными, чтобы на них задержаться.

История Филологического факультета Московского университета - это не просто история одного из факультетов одного из высших учебных заведений России, это часть культурной истории нашей страны. Поэтому книга [ФФМУ: ОИ] будет интересна гораздо большему количеству читателей, чем та робкая тысяча, которая указана в ее выходных данных в качестве тиража.

В нашей стране, как ни в какой другой, культурная история переплетена с историей политической. Поэтому страницы книги не могли оказаться свободными от вкраплений политических сюжетов и эпизодов. Эти сюжеты и эпизоды, даже в тех случаях, когда они носят частный характер, полезны для уяснения того пути, по которому шло (а возможно, идет и сейчас) наше общественное развитие.

В помещенной на обороте титульного листа аннотации к изданию сказано: "открывается оно вводной главой"; это не совсем точно, потому что в действительности издание открывается текстом песни "Gaudeamus" (что можно только приветствовать), а уже потом, на с. 5-26, следует та самая (и, надо сказать, интересная) вводная глава "История организации филологического факультета Московского университета и становление его структуры" (авторы - М.Л.Ремнева и А.Г.Соколов). На остальных страницах книги располагается раздел "История кафедр факультета", в этом разделе каждой кафедре отводится своя глава.

В посвященных кафедрам главах упомянутые выше вкрапления политических тем встречаются то в большем, то в меньшем количестве, а иногда их и совсем нет; полагаю, что это подчас объясняется не столько спецификой представленного кафедрой раздела науки, сколько позицией автора главы. Для иллюстрации сказанного приведу начало главы "Кафедра истории зарубежной литературы", создающей у читателя ложное впечатление, что политические соображения не играли никакой роли ни в исследованиях по зарубежной литературе, ни в ее преподавании:

Историю преподавания и изучения зарубежной литературы в Московском университете можно было бы представить как историю научных школ, "измов". Мы не станем этого делать (...) .

Но ведь хорошо известно, что в советское время в борьбе научных школ нередко использовалось такое убойное оружие, как навешивание на научных оппонентов идеологических и политических ярлыков. Это навешивание состояло или в прямом неправомерном приписывании оппоненту какого-либо идеологического или политического "изма", или же в неправомерном объявлении политическим того чисто научного, лишенного политического содержания "изма", коего придерживался оппонент.

Влияние политической ситуации на какую-либо сферу деятельности может быть как поддерживающим, способствующим, стимулирующим и т.п., так и, напротив, сдерживающим, препятствующим, негативным и т.п. Например, политическая ситуация в СССР в тридцатых годах XX в. стимулировала производство противогазов и препятствовала производству церковной утвари. Хотелось бы как-то назвать эти две противоположные категории влияний, или воздействий, причем назвать по возможности нейтрально, не обозначая никакого к ним оценочного отношения. Скажем, прилагательные позитивный и негативный не отвечают поставленной цели, поскольку первое из них невольно притягивает к себе позитивное отношение, а второе - негативное. Поэтому мы предлагаем использовать термины стимулирующее воздействие и деструктивное воздействие, заранее попросив нашего читателя или собеседника не связывать с ними оценочных коннотаций.

В этой заметке нас будет интересовать деструктивное воздействие политической ситуации на деятельность кафедр филологического факультета - точнее, на деятельность одной определенной кафедры, каковая будет указана ниже.

Говоря вообще о деструктивном воздействии на какую-либо кафедру, можно выделить три типа таких воздействий. (Ознакомившийся с изложенной ниже классификацией читатель справедливо заметит, что все эти типы взаимосвязаны и что, как правило, воздействия второго типа происходят на фоне воздействий первого типа, а воздействия третьего типа - на фоне воздействий второго типа.)

К деструктивным воздействиям первого типа мы относим всякое воздействие, не являющееся специфическим для данной области науки, а тем более для данной кафедры. Подобное неспецифическое воздействие как бы разлито в обществе в целом, оно оказывается типичным - в тот или иной период времени - для общего характера отношения власти или общества (или и той, и другого) к науке и образованию. В качестве примера процитируем сказанное в главе "Кафедра истории русской литературы":

В конце 1910-х - начале 1920-х гг. происходит резкая пролетаризация высшей школы (...). Декретами революционного правительства отменены диплом и аттестаты (...).

В 1919 г. начал функционировать рабочий факультет; в 1920 в Университете образованы первые партийные ячейки; в 1921 открыт Институт красной профессуры, призванный готовить специалистов новой формации; в 1922 сломлено сопротивление "контрреволюционной" профессуры и объявлен принцип классового приема в вузы; в 1924 административными мерами обеспечен приток новых студентов, "наиболее ценных в классовом отношении".

Конец 1920-х гг. характерен кампаниями по привлечению парттысячников и профтысячников в вузы и институты, студентов-выдвиженцев в аспирантуру(...).

Шла упорная борьба с той частью профессуры, для которой революция была "насилием толпы"(...).

Первоочередной задачей стало осмысление научных проблем в свете диалектического и исторического материализма.

Второй тип деструктивного воздействия специфичен для данной области науки - но именно для области в целом, а не для конкретной кафедры, представляющей эту область. Открываем главу "Кафедра славянской филологии":

Со второй половины 1920-х гг. (...) слависты в Московском университете вынуждены были работать в режиме жесткого идеологического давления, а впоследствии и подвергаясь прямой политической травле и гонениям. (...). 1930-е гг. ознаменовались пагубным для славянской филологии, как и вообще отечественной науки, ужесточением партийного идейно-политического контроля за работой научных учреждений и учебных заведений (...). (...) В начале 1930-х гг. среди славистов прошли массовые аресты. (...) В адрес подвергшихся преследованиям представителей отечественного славяноведения и самой славянской филологии как науки выдвигались абсурдные обвинения в идеологическом пособничестве фашизму.

Наконец, третий тип деструктивного воздействия политической ситуации на жизнь кафедры связан именно с данной конкретной кафедрой. Здесь проявляется характерное для рассматриваемого момента отношение кабинетов и коридоров власти не к университетской науке вообще и даже не к какому-либо ее отделу, а к данному совершенно конкретному коллективу. Именно такого сорта воздействие ощутила на себе кафедра структурной и прикладной лингвистики - ощутила в полной мере, вплоть до ликвидации в 1982 г. кафедры как отдельной единицы Филологического факультета. Летом названного года кафедра была влита в кафедру общего и сравнительно-исторического языкознания, возглавляемую Юрием Владимировичем Рождественским (1926-1999); к названию кафедры Рождественского было добавлено слово "прикладного". Первой акцией Ю.В.Рождественского после распространения его власти на новый коллектив было отстранение от преподавания одного из самых крупных ученых России (да и мира) - гениального А.А.Зализняка (до того Андрей Анатольевич в течение многих лет состоял профессором кафедры структурной и прикладной лингвистики по совместительству и был одним из лучших лекторов университета - что, кстати, отнюдь не всегда сопутствует гениальности).

В 1988 г. ликвидированная кафедра была восстановлена под новым названием: она стала называться кафедрой прикладного языкознания. Однако поначалу это было лишь формальным восстановлением, а не возрождением. Подлинное возрождение началось в 1992 г., когда заведующим кафедрой стал Александр Евгеньевич Кибрик (р. 26.03.1939); тогда же кафедра получила новое название, которое она носит и сегодня: Кафедра теоретической и прикладной лингвистики. Сходное название Отделение теоретической и прикладной лингвистики, сокращенно OТИПЛ, получило и состоящее при кафедре отделение Филологического факультета. Именно так, кстати, это отделение называлось и в самые первые годы своего существования, в 1960/61 и 1961/62 учебных годах; затем, вплоть до лета 1982 г. оно носило название Отделение структурной и прикладной лингвистики, сокращенно OCИПЛ.

Очерк А.Е.Кибрика "Кафедра и отделение теоретической и прикладной лингвистики", посвященный истории кафедры и одноименного с нею отделения, полон драматизма. (Этот очерк помещен на с. 349-372 книги [ФФМУ: ОИ], см. также в Интернете < http: //www.philol.msu.ru/rus/kaf/otipl/history.htm >.)

В 1970-е гг. кафедра структурной и прикладной лингвистики в полной мере ощутила давящий пресс общей политической обстановки в стране (первый тип воздействия). А.Е.Кибрик указывает в своем очерке:

На смену логике поступательного движения и торжеству здравого смысла приходила логика топтания на месте и торжество демагогии. Увлеченность делом, энтузиазм и стремление к разумной деятельности становились все более подозрительными и предосудительными - это возмущало спокойствие и роняло тень на тех, кто лишь имитировал деятельность и энтузиазм. Укреплялись позиции абсурдного житейского принципа: чем более весомы твои результаты, тем хуже для тебя. В целом по стране усиливалась тенденция "притормаживания инициатив". ([ФФМУ: ОИ], с. 356-357)

Имел ли место второй тип политического воздействия на науку в применении к отделению и кафедре структурной и прикладной лингвистики? Иными словами, подвергалась ли сама эта отрасль науки политическому давлению (как, скажем, ранее генетика и кибернетика)? Положительный ответ как бы напрашивается. В самом деле, и это отделение, и эта кафедра были созданы на гребне хрущевской оттепели (отделение в 1960 г., кафедра в 1962 г.); стало быть, во время брежневских заморозков надо было их подавить. Однако такой ответ оказался бы слишком простым и поспешным. Ведь примерно в то же время в трех гуманитарных институтах Академии наук: в Институте языкознания, в Институте русского языка, в Институте славяноведения - были образованы секторы структурной лингвистики (или секторы со сходными названиями); их создание было предписано постановлением Президиума Академии наук СССР от 6 мая 1960 г. И когда кафедра подвергалась гонениям, на эти секторы никто не посягал. Следовательно, второй тип политического воздействия если и был, то он был выражен не слишком остро.

В то же время из очерка А.Е.Кибрика ясно следует, что кафедра подвергалась именно политическим гонениям. Гонения эти происходили по третьему типу нашей классификации, когда предметом и причиной гонений является сам притесняемый коллектив. Попытаемся, не ограничиваясь поверхностными явлениями, разобраться в скрытых глубинных процессах и тем самым увидеть некую суть.

В очерке А.Е.Кибрика едва ли не главным фактором, определившим отношение к кафедре и отделению структурной и прикладной лингвистики как к политически неблагонадежным образованиям, была эмиграция в Израиль их бывших выпускников и сотрудников:

В 1973 г. кафедра скомпрометировала себя тем, что ее бывший сотрудник Виктор Витальевич Раскин эмигрировал в Израиль (за полгода до этого он тихо и необъяснимо для всех уволился)1, а некоторые из членов кафедры пошли с ним проститься2. Двух из них, имевших отношения к преподаванию3 на ОСИПЛе (А.Е.Кибрика и Б.Ю.Городецкого), от этой деятельности отстранили, и "хвост" неблагонадежности тянулся за ними (и за кафедрой) пятнадцать лет. ([ФФМУ: ОИ], с. 358)

[Ренат Григорьевич] Котов вменял кафедре в вину патриотизм ее студентов (дескать, они считают, что их отделение лучше других на факультете)4 и, мягко говоря, намекал (с указанием фамилий), какие из ее сотрудников по достоверным сведениям вот-вот предадут Родину в направлении Израиля. ([ФФМУ: ОИ], с. 360)

Но дело в том, что указанный фактор не сработал бы с такой силой, если бы он не упал на хорошо психологически подготовленную (так и хочется сказать: унавоженную) почву. Более того, вся эта проблема еврейской эмиграции была скорее предлогом для нападок на кафедру, нежели подлинной причиной.

Подлинной же причиной было то, что кафедра и отделение вызывали раздражение у двух социальных групп - у партийных функционеров и у университетской филологической элиты (одна из видных представительниц названной элиты Ольга Сергеевна Ахманова вместо ОСИПЛ любила произносить охрипл). Здесь необходимо отметить, что влияние функционеров КПСС, партайгеноссе (слово употреблено в множественном числе), было ощутимо в Университете, как нигде: ведь Университет считался прежде всего идеологическим (и только потом образовательным и научным) учреждением, отвечающим за воспитание молодого поколения советских людей. Что касается элиты, то это слово употреблено здесь в нынешнем его понимании, уже включающим в себя влиятельность)5.

Можно, далее, поставить вопрос об источниках этого раздражения. Одним из источников, несомненно, был безапелляционный стиль общения и неуживчивый характер заведующего кафедрой Владимира Андреевича Звегинцева. Этот личностный аспект проблемы получает должное (и вместе с тем тактичное) освещение в очерке А.Е.Кибрика; сохраняя к Звегинцеву полное уважение, автор очерка указывает, например, на с. 363, что "в этой затяжной борьбе вновь проявилась его человеческая слабость: не дорожить своими сторонниками6 и умножать число противников"). Однако этот источник не был единственным; более того, он не был главным.

Обнаружить главный источник событий можно, лишь обратившись к социальной психологии советского общества, а именно совершив погружение в разлитое в этом обществе коллективное бессознательное. И тогда становится понятным, что главным источником, питавшим неприязненное отношение к кафедре и отделению структурной и прикладной лингвистики были глубоко укорененные в подсознании архетипы тоталитарного мышления.

Сейчас я объясню, какие архетипы имеются в виду. (При этом я заранее прошу прощения у того элитарного читателя, который укажет, что термин "архетип" употреблен здесь не к месту.) В данном конкретном случае имеются в виду две архетипические идеи: идея эгалитарности, или всеобщего равенства (провозглашенная в составе знамени

...

БИБЛУС

Ренат Григорьевич Котов

Зарегистрировано 1 изданий книг этого автора. У этого автора есть однофамильцы.

Открыть/Закрыть все

книги автора

Название книги Изд.

Прикладная лингвистика и информационная технология 1


...


www.russ.ru

В.А. Успенский. О двух архетипах тоталитарного мышления

[Ренат Григорьевич] Котов вменял кафедре в вину патриотизм ее студентов (дескать, они считают, что их отделение лучше других на факультете)4 и, мягко говоря, намекал (с указанием фамилий), какие из ее сотрудников по достоверным сведениям вот-вот...

old.russ.ru/ist_sovr/20020704.html · 72 КБ


Успенский В.А. - О двух архетипах тоталитарного мышления
ОИ], с. 358)

[Ренат Григорьевич] Котов вменял кафедре в вину патриотизм ее студентов (дескать, они считают, что их отделение лучше других на факультете)4 и, мягко говоря, намекал (с указанием фамилий), какие из ее сотрудников по достоверным...

lib.rin.ru/doc/i/126345p2.html · 15 КБ

...


Наконец, третий тип деструктивного воздействия политической ситуации на жизнь кафедры связан именно с данной конкретной кафедрой. Здесь проявляется характерное для рассматриваемого момента отношение кабинетов и коридоров власти не к университетской науке вообще и даже не к какому-либо ее отделу, а к данному совершенно конкретному коллективу. Именно такого сорта воздействие ощутила на себе кафедра структурной и прикладной лингвистики - ощутила в полной мере, вплоть до ликвидации в 1982 г. кафедры как отдельной единицы Филологического факультета. Летом названного года кафедра была влита в кафедру общего и сравнительно-исторического языкознания, возглавляемую Юрием Владимировичем Рождественским (1926-1999); к названию кафедры Рождественского было добавлено слово "прикладного". Первой акцией Ю.В.Рождественского после распространения его власти на новый коллектив было отстранение от преподавания одного из самых крупных ученых России (да и мира) - гениального А.А.Зализняка (до того Андрей Анатольевич в течение многих лет состоял профессором кафедры структурной и прикладной лингвистики по совместительству и был одним из лучших лекторов университета - что, кстати, отнюдь не всегда сопутствует гениальности).
В 1988 г. ликвидированная кафедра была восстановлена под новым названием: она стала называться кафедрой прикладного языкознания. Однако поначалу это было лишь формальным восстановлением, а не возрождением. Подлинное возрождение началось в 1992 г., когда заведующим кафедрой стал Александр Евгеньевич Кибрик (р. 26.03.1939); тогда же кафедра получила новое название, которое она носит и сегодня: Кафедра теоретической и прикладной лингвистики. Сходное название Отделение теоретической и прикладной лингвистики, сокращенно OТИПЛ, получило и состоящее при кафедре отделение Филологического факультета. Именно так, кстати, это отделение называлось и в самые первые годы своего существования, в 1960/61 и 1961/62 учебных годах; затем, вплоть до лета 1982 г. оно носило название Отделение структурной и прикладной лингвистики, сокращенно OCИПЛ.
Очерк А.Е.Кибрика "Кафедра и отделение теоретической и прикладной лингвистики", посвященный истории кафедры и одноименного с нею отделения, полон драматизма. (Этот очерк помещен на с. 349-372 книги [ФФМУ: ОИ], см. также в Интернете < http: //www.philol.msu.ru/rus/kaf/otipl/history.htm >.)
В 1970-е гг. кафедра структурной и прикладной лингвистики в полной мере ощутила давящий пресс общей политической обстановки в стране (первый тип воздействия). А.Е.Кибрик указывает в своем очерке:
На смену логике поступательного движения и торжеству здравого смысла приходила логика топтания на месте и торжество демагогии. Увлеченность делом, энтузиазм и стремление к разумной деятельности становились все более подозрительными и предосудительными - это возмущало спокойствие и роняло тень на тех, кто лишь имитировал деятельность и энтузиазм. Укреплялись позиции абсурдного житейского принципа: чем более весомы твои результаты, тем хуже для тебя. В целом по стране усиливалась тенденция "притормаживания инициатив". ([ФФМУ: ОИ], с. 356-357)
Имел ли место второй тип политического воздействия на науку в применении к отделению и кафедре структурной и прикладной лингвистики? Иными словами, подвергалась ли сама эта отрасль науки политическому давлению (как, скажем, ранее генетика и кибернетика)? Положительный ответ как бы напрашивается. В самом деле, и это отделение, и эта кафедра были созданы на гребне хрущевской оттепели (отделение в 1960 г., кафедра в 1962 г.); стало быть, во время брежневских заморозков надо было их подавить. Однако такой ответ оказался бы слишком простым и поспешным. Ведь примерно в то же время в трех гуманитарных институтах Академии наук: в Институте языкознания, в Институте русского языка, в Институте славяноведения - были образованы секторы структурной лингвистики (или секторы со сходными названиями); их создание было предписано постановлением Президиума Академии наук СССР от 6 мая 1960 г. И когда кафедра подвергалась гонениям, на эти секторы никто не посягал. Следовательно, второй тип политического воздействия если и был, то он был выражен не слишком остро.
В то же время из очерка А.Е.Кибрика ясно следует, что кафедра подвергалась именно политическим гонениям. Гонения эти происходили по третьему типу нашей классификации, когда предметом и причиной гонений является сам притесняемый коллектив. Попытаемся, не ограничиваясь поверхностными явлениями, разобраться в скрытых глубинных процессах и тем самым увидеть некую суть.
В очерке А.Е.Кибрика едва ли не главным фактором, определившим отношение к кафедре и отделению структурной и прикладной лингвистики как к политически неблагонадежным образованиям, была эмиграция в Израиль их бывших выпускников и сотрудников:
В 1973 г. кафедра скомпрометировала себя тем, что ее бывший сотрудник Виктор Витальевич Раскин эмигрировал в Израиль (за полгода до этого он тихо и необъяснимо для всех уволился)1, а некоторые из членов кафедры пошли с ним проститься2. Двух из них, имевших отношения к преподаванию3 на ОСИПЛе (А.Е.Кибрика и Б.Ю.Городецкого), от этой деятельности отстранили, и "хвост" неблагонадежности тянулся за ними (и за кафедрой) пятнадцать лет. ([ФФМУ: ОИ], с. 358)
[Ренат Григорьевич] Котов вменял кафедре в вину патриотизм ее студентов (дескать, они считают, что их отделение лучше других на факультете)4 и, мягко говоря, намекал (с указанием фамилий), какие из ее сотрудников по достоверным сведениям вот-вот предадут Родину в направлении Израиля. ([ФФМУ: ОИ], с. 360)



...

...


Котов Петр Николаевич
19.01.1922 г. р.

Котов Ренат Григорьевич
17.07.1924 г. р.

Котов Семен Александрович
13.09.1925 г. р.



...